По кромке двух океанов - Страница 55

Я опять обращаюсь к карте, которая висит в исполкоме села Лаврентия. Да, немало удалось отмахать за неполных три летних месяца. Впереди осень. Впрочем, здесь она уже наступила: порыжела тундра, задули холодные ветры, а вчера ночью летали белые мухи. Но в том краю, куда я направляюсь, на Камчатке и Сахалине, сентябрь — по уверению некоторых моих знакомых — лучший месяц года. Что ж, посмотрим.

В поселок Лаврентия я прилетел вчера на попутном самолете геологов и тут заночевал вместе с пилотами, которые обещали «забросить» меня дальше. Погода немного наладилась, нет тумана, и пилоты настроены благодушно, не ворчат и не нервничают в ожидании, пока подвезут груз из тундры — образцы Провиденской геологопоисковой экспедиции, которая ищет олово.

Может быть, потому, что нет солнца, залив производит унылое впечатление. Когда-то он назывался заливом Святого Лаврентия, но слово «святой» отпало, и остался никому не известный Лаврентий — ни мореплаватель, ни плотник, просто Лаврентий, и все тут.

На фоне рыжих невысоких сопок поселок кажется меньше, чем он есть на самом деле, и сливается с берегом, усеянным черной, как уголь, галькой. На противоположном берегу виден еще один поселок, эскимосский, несколько домиков на желтой косе. Над заливом плывут клочкастые черные облака, готовые вот-вот разрядиться не то дождем, не то снегом.

Село Лаврентия выросло на месте культбазы, которую в числе других энтузиастов организовал молодой учитель Т. З. Семушкин, автор романа «Алитет уходит в горы». Я не раз встречался с Тихоном Захаровичем и всегда с неизменным удовольствием слушал его рассказы о тех далеких и героических днях 1927 года, когда к этому унылому берегу подошел зафрахтованный японский пароход. Сильный, продолжавшийся несколько дней шторм не давал начать выгрузку, и японский капитан собрался уйти назад во Владивосток. Тогда прораб, которому предстояло строить культбазу, распорядился весь груз выбросить в море. Будущие больница, школа, жилые дома — все полетело за борт, и волны сами доставили их на берег. Строить первую на Чукотке культбазу помогали чукчи, хотя и не понимали, для чего нужны такие громадные деревянные яранги…

К вечеру я был в Провидении, молодом городке, выросшем на берегу задумчивой бухты того же названия. В словаре Брокгауза и Ефрона сказано о ней: «Берега обставлены высокими горами. На низкой песчаной косе расположено селение чукчей (около 50 человек). Спокойная якорная стоянка, посещаемая часто иностранными китобоями». Справка, естественно, безнадежно устарела. Иностранные китобои бухту не посещают, а чукотское селение превратилось в благоустроенный и красивый городок.

Те, кто приезжают сюда с юга, здесь впервые ощущают дыхание Арктики — льдины в бухте, ядреный воздух. В Провидении последняя стоянка судов перед тем, как они пойдут на штурм Ледовитого океана. Отсюда под командованием гидрографа Давыдова в 1924 году ушла канонерская лодка «Красный Октябрь», чтобы водрузить на занятом иностранцами нашем острове Врангеля советский флаг. По пути корабль остановился у села Лаврентия, чтобы забрать председателя поселкового Совета чукчу Ульвургына, который захотел обосноваться на острове. Затем из поселков на берегу бухты Провидения переселились туда многие эскимосские семьи.

…Черная, тысячеметровой высоты скала почти отвесно падает в воду. Сейчас она бирюзового цвета, а ночью, при неверном свете луны, казалась густой и черной.

С катера, которым я переправляюсь на ту сторону бухты, отчетливо видны поднимающиеся террасами многоэтажные улицы, портальные краны, широкотрубные океанские суда, стоящие под разгрузкой. Все это выглядит очень живописно и пестро. Пожалуй, ни один город на берегу океана не показался мне таким нарядным, как этот. И нигде в другом месте я не видел такого старинного, позеленевшего, висящего на перекладине колокола со славянской вязью на нем: «Благоденствуй земле радость велию…»

В книжном магазине в качестве сувенира покупаю красочный эскимосский букварь с картинками, на которых можно узнать отдельные уголки поселка — порт, дома, корабли у причала. Между прочим, эскимосским букварем, вышедшим еще в тридцатых годах, пользовались аборигены американского острова Святого Лаврентия; своего букваря у них не было. В универмаге торгуют изделиями местного кожевенного завода, удостоенными Большой золотой медали ВДНХ: куртками из оленьего хрома, перчатками и жилетами, отороченными нерпичьим мехом. И еще — провиденским, естественно, крайне редким значком.

Я наскоро прикалываю его к своему «иконостасу» на пиджаке и мчусь в аэропорт, чтобы не опоздать к вылету рейсового самолета в Анадырь. В Анадыре я не собираюсь задерживаться, а постараюсь сразу же пересесть на другой самолет, который доставит меня на Камчатку.

…На полпути погода окончательно портится, и самолет долго пробивает толстый пласт туч, пока не выходит к синеве и солнцу. Несколько часов внизу лежит монотонная всхолмленная равнина. И вдруг поверх туч, над их бугристой поверхностью, возникают, становятся видны во всей своей красе две горящие на солнце горы. Кажется, они поднимались из-за туч, вошли и теперь парят в их влажном пуху, величественные, огромные и седые от лежащего на склонах снега — две сахарные головы вулканов.

— Прилетели, — говорит мой попутчик.

Через несколько минут самолет приземлился в аэропорту близ Петропавловска-Камчатского. И пока автобус долго везет пассажиров в город, петляя по шоссе, заснеженные конуса то появляются, то прячутся за быстрыми тучами, за реденьким леском вдоль дороги, за новыми домами.