По кромке двух океанов - Страница 48

— Ну и ну!.. Зина! — он кричит в сторону открытой настежь двери. — Покажи этому товарищу самородок, какой там у тебя есть.

— Хорошо, Александр Кириллович.

Через минуту высокая, с пышной прической и яркими накрашенными губами девушка приносит нечто похожее с виду на камень. Я кладу на ладонь тяжелый невзрачный, тускло-желтый комок металла, неправильной формы, с грязными раковинами.

— Сколько в нем весу?

— Около трехсот граммов…

Обратный путь в город лежит мимо Билибинской атомной электростанции с крупными бетонными буквами у въезда: «БАЭС». Призма главного корпуса, внутри которого трудится укрощенный атом. Одной загрузки реакторов топливными стержнями хватает на длительное время.

Чукчи-оленеводы, кочующие по тундре, кое-где и сейчас жгут в ярангах нерпичий жир — для освещения, для тепла. Для этой цели есть незамысловатая посудинка, именуемая жирником. И вот на смену жирнику пришло не просто электричество, а то, которое получено при помощи мирного атома. Вопреки утверждению таких буржуазных деятелей, как один из руководителей Всемирного алмазного синдиката Тулливер, который заявил: «Откуда русские возьмут электричество в тайге? Разве что научатся аккумулировать энергию молний!»

Электрические молнии аккумулировать не придется, грозы на Севере бывают не часто, а вот атомные электростанции здесь строят. И одна из них работает в Билибино.

Вдоль кромки Ледовитого океана проходит государственная граница, и ее надежно и тщательно охраняют. Казалось бы, кто рискнет пробираться через арктические моря, через ледяную пустыню, через безлюдную, гиблую тундру? Но это не исключено, и, чтобы пресечь такие попытки, и на Крайнем Севере несут службу пограничники.

Я вспоминаю свою поездку на одну из застав Чукотского полуострова. Редкий лиственничный лесок, весело освещенный солнцем, цветет и терпко пахнет багульник, где-то вдалеке крякают утки, справа течет могучая река. Кругом безлюдно, пустынно, тихо…

И вдруг из-за деревьев, поблескивая металлом, показывается какое-то необычное сооружение из алюминия и стекла. Оно возвышается над тонкими сваями, которые надежно и легко держат эту громаду, опоясанную сплошной широкой лентой окон. К нескольким наружным дверям ведут крутые лестницы, похожие на корабельные трапы.

Навстречу спускается высокий худощавый офицер и быстро, привычным движением одергивает китель.

— Начальник заставы… Слушаю вас, товарищ. Я называю себя и лезу в карман за документами.

— Не нужно, — начальник заставы останавливает меня жестом руки. — Наряд уже проверил и доложил… Обедали? Нет, конечно. Сейчас мы все устроим… Дежурный!

Дежурный, молоденький солдат, стоит во дворе возле дымокура — обыкновенной урны, куда вместо окурков бросают клочья сырого мха. Это от комаров, которые носятся серой крапчатой тучей и жалят неимоверно. Солдат кладет наземь ветку карликовой березки, которой отмахивался, и бежит к начальнику заставы.

— Передайте повару, чтобы через десять минут был обед на двоих.

Жестом радушного хозяина майор показывает на один из трапов, и мы заходим внутрь необычного здания. Корабельная чистота, образцовый порядок. Полумрак от завешенных шелковыми шторами окон, куда днем и ночью бьет незаходящее солнце.

— Очевидно, впервые на такой заставе? — спрашивает майор и, узнав, что впервые, ведет меня по всему дому.

Мы заходим в светлый спортивный зал, в котором несколько солдат занимаются на снарядах. («Зарядку теперь делаем в любые морозы».) В Ленинскую комнату — тоже большую, с рядами кресел, сценой и стационарной киноустановкой, в библиотеку, в просторные спальные помещения, в бытовые комнаты, в прачечную, где стоят стиральные машины.

— Загрузил белье, нажал кнопку, и через сорок пять минут готово, — продолжает начальник заставы. Рассказывает он с явным удовольствием, видно, что ему по душе застава, нравятся порядки в ней, люди, нравится здесь служить.

— Жить будете в комнате для приезжих… Может быть, желаете принять душ? Горячая вода у нас круглые сутки.

Да, ничего не скажешь, удобная застава! Я мысленно переношусь на другие границы, в скромные домики застав и невольно сравниваю их с этим пограничным дворцом, на строительство которого государство отпустило большие средства. И отпустило не зря. Слишком велики трудности, тяготы, которые испытывают пограничники Арктики, по сравнению с тяготами на других границах. Нелегко, конечно, всюду, но здесь, на Крайнем Севере, намного труднее.

— На улице бывает минус пятьдесят, а у нас плюс двадцать два. Только вот сейчас жарковато: принудительная вентиляция на профилактическом ремонте…

В кухне тоже идеальный порядок. Электрические плиты сияют эмалью, котлы начищены до блеска, вымытая посуда обдувается струей теплого воздуха.

…Охранять границу в Арктике так, как это делают, например, на Балтийском или Черноморском побережье, невозможно. Там густонаселенные, обжитые места, курорты, отличный климат. Здесь — плотность населения несколько сотых человека на квадратный километр, поселки удалены друг от друга на сотни верст, полярная ночь, труднопроходимые болота. Все это, казалось бы, создает благоприятные условия для безнаказанного нарушения границы: попробуй найди среди этого белого безмолвия одного человека, к тому лее готового идти на крайний риск, тренированного, соответствующим образом одетого и обутого. Но та же самая специфика Арктики мешает нарушителю выполнить свой преступный замысел. Хочешь не хочешь, а придется идти в населенный пункт — в стойбище оленеводов, в рыбацкий поселок, в районный центр. А там каждый человек на виду.