Я пытаюсь посмотреть на город его глазами, увидеть воеводский дом, острог, кузницы, соляные лавки, шняки и гукары на воде… Но вокруг меня совсем новый город: блочные дома, на одном из которых изображен древний герб города с китом в нижней части («вздумали коляне в губе своей китов ловить»), лес телевизионных антенн на крышах, поток грузовых машин, промчавшийся к югу товарняк…
И все же кое-что из древностей в Коле сохранилось. Крепостной вал и ров, вырытый стрельцами по велению Ивана Грозного, Благовещенский собор 1804 года — первое каменное здание на Кольском полуострове — и огромный дубовый крест, поставленный в XVII веке поморами в том месте, где начинается залив. Он черный от времени этот крест, массивный, изъеденный трещинами. Это не только навигационный знак, но и память о тех, кто погиб в море — на Груманте или на других заполярных островах, докуда побирались поморы. Умерших хоронили там, где они расставались с жизнью, а крест над их рассеянными по миру могилами был общий, вот этот, в Коле.
Больше со стариной на мурманском берегу мне не удастся встретиться. В Мурманске все новое, построенное уже после окончания Великой Отечественной.
…Еще невидимый Кольский залив уже дает о себе знать запахом соли, водорослей, оставшихся на дне после отлива, просмоленных канатов, моря. Уже из окна вагона видны силуэты океанских судов, тесно стоящих у причалов, слышатся разноголосые пароходные гудки. Я ищу глазами знаменитую «Арктику» — она должна выделяться среди других океанских кораблей, — но тщетно. Атомоход сейчас во льдах, где-то далеко, проводит караваны судов по Великому северному морскому пути, Еще минута, другая, и поезд останавливается у нового вокзала с видом на лежащую чуть ниже площадь, переходящую в улицы и проспекты вдали, на столпившиеся в сутолоке далекие дома, карабкающиеся на синие сопки, в которые врезался город. Там строятся новые кварталы.
А вот и залив. Сегодня он удивительно тих, и на его поверхности покоится, чуть дрожа, розовый блин солнца. Из невидимых репродукторов доносится голос диктора, перечисляющий названия судов, которые завтра возвратятся в порт…
Город юнг и город капитанов,
Моря брат и океана брат…
«Порт четырех океанов», «самый северный в мире порт», «самый большой в мире город за Полярным кругом», «ворота в Арктику», «край земли» (М. Горький), «новый мир» (норвежский писатель Нурдаль Григ), «самый пролетарский город в СССР» (К. Паустовский)… Какими только эпитетами не награждали Мурманск, и все они отражали правду, раскрывая то одну, то другую черту в характере города.
Корабли из Мурманска отправляются только на север, а поезда — только на юг. Это город, в котором летом идет снег, а зимой дождь. Мурманск севернее Верхоянска, долгое время считавшегося самым холодным местом на земле, но в Мурманске в январе нередки плюсовые температуры, тогда как в Верхоянске ртутный столбик опускается до шестидесяти девяти градусов ниже нуля… Парадокс за парадоксом! Северные ветры зимой приносят в Мурманск оттепели, а южные — морозы. Когда Каспийское и Азовское моря скованы льдом, у Мурманска «парит море» и плещутся о скалы теплые волны. Водной из книжек писательницы Зинаиды Рихтер, посетившей Мурманск в начале двадцатых годов, я вычитал, что «мурманцы всю зиму обходятся без шубы. Профессор Клюге, заведующий Мурманской биологической станцией, шестнадцать лет круглый год ходит в морском дождевике поверх кожаного жилета». Журналистское преувеличение? Может быть. Но общую картину мурманского климата этот отрывок все же дает…
В древних русских летописях, в разного вида грамотах и универсалах встречаются, должно быть, сотни названий городов, посадов, сел, которые могут гордиться своей уходящей в глубину веков историей. В этом смысле Мурманску хвалиться, как видим, нечем. У него другая слава, она как бы спрессована во времени, И то, на что иному городу понадобились века, Мурманск прошел за считанные десятилетия.
Табличку, которую замуровали в фундаменте Никольского собора, нашли тринадцать лет спустя, когда начали строить одно из первых монументальных зданий Мурманска — Дом культуры рыбаков имени Кирова. Теперь она хранится в краеведческом музее, а на восстановленном после войны Доме культуры красуется мемориальная доска:
«На этом месте 4 октября 1916 года состоялась торжественная закладка города Мурманска».
Музей в Мурманске большой и богатый. Целый день я провел в нем, неторопливо переходя из зала в зал.
Предметы быта саамов, в прошлом называвшихся лопарями, парчовые сарафаны поморок, их кокошники, шитые местным жемчугом, колода с останками древнего человека… По сохранившемуся черепу профессор М. М. Герасимов воссоздал скульптурный портрет — волевое, скуластое, не лишенное обаяния лицо первобытной женщины, жившей около трех тысяч лет тому назад…
На мой непросвещенный взгляд, нет ничего совершеннее в строительном искусстве, чем наши северные деревянные церквушки. Макет одной из них, Успенской из села Варзуги, шатровой, построенной в 1674 году, красуется в музее. Север с его некогда непроходимыми лесами оставил нам деревянные кружева, украшавшие всякий дом, срубы станов — жилых изб из лиственничных, необъятной толщины бревен, придорожные кресты, служившие своего рода маяками, челны, деревянные суда и суденышки самых разных, непривычных современному уху названий: карбас, ела, каюк, шняка, тройник, лодья, гукар…
В одном из залов со стены смотрит улыбчивый Александр Евгеньевич Ферсман. Рядом его товарищи по профессии П. Н. Чирвинский, А. А. Полканов, Е. С. Федоров. И тут же за толстыми стеклами витрин серые, зеленые, пятнистые куски апатита, тяжелые медно-никелевые руды из гигантского карьера в Заполярном, образцы молибдена в серебристых блестках, ослепительно чистый, лазурный амазонит, целая глыба аметиста, вся в лиловых, с сияющими гранями призмах, пестрый, словно цветущая тундра, эвдиалит, коричневые пластинки заполярной слюды — мусковита, названного так в честь Московии, как в старину иноземцы величали Россию.