По кромке двух океанов - Страница 50

…Я никогда не был на оловянных рудниках и вообще давно не спускался в шахту, забыл ощущение невесомости, когда стремительно, «с ветерком» летит вниз клеть, уходящие вдаль огоньки откаточного штрека, запах только что произведенного взрыва… Короче говоря, мне очень хочется побывать в Валькумее, и я, подбив на это дело милейшего Анатолия Афанасьевича, еду с ним на рудник. В семи километрах от города видна плотина хранилища талой и ручьевой воды, откуда цистернами ее везут в город. Зимой воду берут еще дальше, с озера на острове Раучан.

Трудно с водой на руднике, который способен осушить за раз целое озеро — столько пресной воды надо для производства. Правда, там нашли выход: впервые в мировой практике стали использовать для нужд флотации не пресную, а морскую воду. И ничего, получилось.

Валькумей («вороний обрыв» — по-чукотски) стоит на самом берегу океана, и неумолчный шум прибоя слышен здесь днем и ночью. Анатолий Афанасьевич сводит меня со старшим геологом разведки Евгением Викторовичем Куделькиным, сам уходит по своим делам в партком, а я вместе с новым знакомым направляюсь к шахте.

Ох и давненько же я не надевал пропахшую рудой брезентовую спецовку, не нахлобучивал каску и не держал в руке аккумуляторную лампу! Дальше все идет, как положено, как заведено испокон веков. Говорок шахтеров, ожидающих клеть, надтреснутый звонок, извещающий о том, что можно ехать, стремительный, похожий на падение спуск, и вот мы уже на рудничном дворе, откуда уходит квершлаг — широкая, пробитая в скальном грунте выработка с рельсами, по которым движутся к клети вагонетки с рудой, По этому каменному тоннелю несется ледяной, пронизывающий до костей ветер. Он понемногу стихает, по мере того как мы уходим все дальше и дальше к другой, уже внутренней шахте, ведущей на более глубокий горизонт. Где-то за каменной стеной глухо ухают взрывы. Это рвут породу, серые с зеленоватым отливом куски, ради которых, собственно, и построен этот рудник на берегу Ледовитого океана. Куски надо раздробить, чтобы извлечь крупинки касситерита — руды, содержащей олово. Это делают на обогатительной фабрике, куда мы идем, выбравшись из шахты по штольне, пробитой на уровне океана. На фабрике стоит неимоверный грохот. Это дробят, раскусывают бронированными челюстями куски руды, все мельче и мельче, пока не получат черный песок — концентрат касситерита.

После грохота дробилок и мельниц так приятно посидеть в тихой и уютной квартире Евгения Викторовича, среди книг, изделий из корней, рисунков, «тех, что получше получились», и геологических образцов. Все к месту, все интересно, талантливо, особенно рисунки.

За чаем Куделькин немного рассказывает о себе. Окончил Казанский университет. На Колыме — с 1962-го, на Чукотке — с 1965-го. Уезжать на материк не собирается — и здесь неплохо. Да и привык к Северу, к руднику, которому недавно исполнилось тридцать пять лет.

— Вот справлю тут пятидесятилетний юбилей Валькумея…

…В день, когда я улетаю из Певека, незнакомый человек преподносит мне два красных помидора, выращенных под изменчивым солнцем Чукотки. Я пытаюсь расплатиться, но незнакомый человек к которому я просто заглянул, чтобы полюбоваться его самодельной тепличкой, протестующе машет руками.

— Увезите с собой в Уэлен. Там помидоров еще нету.

Да, в Уэлене помидоров еще нет, не успели завезти, и я делюсь этой редкостью с хозяйкой гостиницы. Позади остался долгий путь «на перекладных», с пересадкой на мысе Шмидта и в Ванкареме, памятном по челюскинской эпопее. Остался позади проходящий через остров Врангеля стовосьмидесятый меридиан, отделяющий восточное полушарие от западного. И вот Уэлен, примостившийся на стыке двух океанов крохотный поселок, обозначенный, однако, на всех картах мира. Конец нашей страны, которую я пересек всю — от западной границы до Дальнего Востока. Отсюда недалеко до Аляски — Соединенных Штатов Америки.

Сегодня Берингов пролив в тумане, и даже не понятно, как смог приземлиться мой самолет. Правда, он не улетел в обратный рейс и теперь Судет тут ждать погоды. Буду ждать погоды и я. Тут же, на окраине поселка, скучает вертолет, наверное, он тоже застрял в Уэлене… Интересно, кто это прилетел на нем?

Мое любопытство удовлетворяется очень быстро, и самым неожиданным образом. В столовой за столиком сидят несколько летчиков. Один из них внимательно смотрит на меня. Я тоже сначала недоуменно, потом с интересом вглядываюсь в него и вдруг вспоминаю Камчатку…

— Михаил Михайлович!

— Он самый… А вы какими ветрами?

— Да вот путешествую. Пытаюсь попасть на Ратманова.

— Если будет погода, подвезем.

Да, мир тесен. Когда несколько лет назад на Камчатке я прощался с Михаилом Михайловичем, я не думал, что когда-нибудь нас сведет судьба. Однако свела.

…После обеда я забираюсь на сопку, чтобы сверху глянуть на Уэлен. Одной своей стороной сопка круто обрывается к океану, другая — заканчивается широкой ложбиной, забитой спрессованным зимними ветрами снегом. Начало августа, и снег понемногу тает. Талая вода бежит по трубе, выливается из нее прозрачной, холодной струей. К этой струе подъезжают цистерны, собирают воду и развозят по домам.

Я смотрю на длинную узкую полоску земли, зажатую между лагуной и океаном. Полоска так тесна, что на ней уместилась только одна улица, вытянувшаяся километра на два. Слышно, как под колесами грузовиков шуршит мокрая морская галька. По обочинам лежат серые, чудовищной величины кости — позвонки и похожие на бревна ребра китов. Ни деревца, ни кустика не растет вокруг, только низенькая трава, мхи да лишайники.